Смирнов. Методологический плюрализм и предмет психологии

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ПЛЮРАЛИЗМ И ПРЕДМЕТ ПСИХОЛОГИИ

С. Д. СМИРНОВ

Утверждается наличие ряда иллюзий обыденного сознания, мешающих добиться продвижения в определении предмета научной психологии. С целью усиления кумулятивного эффекта в этой области знания предлагается всем исследователям позиционировать себя как сторонников одного из методологических подходов (методологический нигилизм; ригоризм (монизм); либерализм, плюрализм) или заявить свою собственную оригинальную позицию. С точки зрения автора, объектом психологии (в самом широком смысле) выступает совокупность процессов построения образа мира и его функционирования в качестве регулятора внешнего поведения и внутренней жизни живого существа.

Ключевые слова: предмет психологии, объект психологии, познавательная ситуация, исследовательская задача, методологический плюрализм, парадигма, образ мира.

Попытки дать определение предмета психологии за счет очень тонкого и изощренного формулирования вербальных маркеров реальности, с которой имеет дело психология, и отделить эту реальность от предметов других наук похожи на попытки изобрести вечный двигатель. Они столь же упорны, сколь и бесплодны не только в смысле отсутствия конкретного решения задачи, но и в смысле отсутствия кумулятивного эффекта, т. е. продвижения на пути к такому решению. Но если изобретатель вечного двигателя, как правило, имеет возможность достаточно быстро убедиться в несостоятельности очередной своей «гениальной догадки», то бывает гораздо труднее доказать автору, что его новая формулировка предмета психологии представляет собой продвижение вперед только в плане его личной языковой компетенции, позволяющей ему более или менее удачно замаскировать нерешенность (я бы даже сказал принципиальную неразрешимость) проблемы предмета психологии как простого указания на какую-то часть реальности или ее аспект.

Вера в возможность построения вечного двигателя обязана своим существованием «ловушкам обыденного сознания», снимающим научное знание закона сохранения энергии. Аналогично обстоит дело и с предметом психологии. Существует целый ряд иллюзий или заблуждений, питающих веру в возможность простого решения проблемы. Укажем на некоторые из них.

Иллюзия 1. Все согласны, что вопрос о предмете психологии, безусловно, является методологическим, но при этом абсолютное большинство авторов новых формулировок предмета психологии явно или неявно исходят из посылки, что можно ограничиться частно-научным (конкретно-научным) уровнем методологического знания, т. е. собственно психологической теорией. Рассмотрение проблемы на уровнях общенаучной и философской методологии реализуется гораздо реже и, как правило, другими авторами. Можно согласиться с А. А. Пископпелем, что «предмет психологии есть методологический дискурс о предмете психологии» [5; 246],

и тогда первую иллюзию можно обозначить как ограничение методологического дискурса о предмете психологии уровнем психологической теории. Негативные последствия такой иллюзии выступают особенно явно, когда речь идет не о предмете отдельного исследования, а о предмете науки в целом.

Иллюзия 2 произрастает из наивной веры в возможность построения нового концептуального каркаса науки за счет «проводимой сверху методологической реформы» (выражение Э. Г. Юдина [10; 122]). На самом деле радикально новые представления о предмете психологии и соответствующие понятия для его описания могут быть сформулированы лишь постфактум как результат обобщения конкретно-научных исследований, в которых реализованы эти новые представления, но не сформулированы явно, не эксплицированы. Иначе говоря, дело обстоит не так, что сначала необходимо сформулировать новые и по каким-то методологическим критериям более адекватные трактовки предмета психологии, а потом воплотить их в конкретно-научных психологических исследованиях. И хотя мы всегда имеем дело с встречным процессом «сверху — вниз и снизу — вверх», тем не менее основные события, основные приращения конкретно-научного знания происходят «внизу», там, где теория сталкивается с реальностью.

Иллюзия 3 (пожалуй, самая сильная) допускает обсуждение и формулирование предмета науки в отрыве от метода, с помощью которого научные знания добываются, фиксируются или даже конструируются (говоря более современным языком). Метод, в широком смысле этого слова понимаемый как совокупность исходных принципов, средств и процедур исследовательской деятельности, фактически строит предмет исследования. Поэтому обсуждение проблемы предмета науки вне контекста ее метода лишено всякого смысла.

Рассмотрим этот вопрос более развернуто, затронув проблему дифференциации понятий предмета и объекта науки.

В русскоязычной литературе нет единого взгляда на критерии различения объекта и предмета науки. Большинство авторов придерживаются позиции, развернуто сформулированной П. Я. Гальпериным [2], о том, что различные науки могут выделять в одном и том же объекте разные стороны (аспекты), делая их предметами своего исследования. Приводится знаменитый пример В. И. Ленина со стаканом (объект), который может стать предметом исследования физики, геометрии, эстетики и т. д. В. А. Ядов [12], поясняет, что средством вычленения (высвечивания) предмета в объекте исследования выступает проблема.

Более развернутую и проработанную систему понятий для методологической рефлексии научно-исследовательской деятельности предлагают профессиональные методологи. Так, Э. Г. Юдин [10; 51] в качестве наиболее общих и широких методологических понятий рассматривает «познавательную ситуацию и объект исследования». Первая включает в себя познавательную трудность (т. е. разрыв между поставленной в науке проблемой и недостаточностью имеющихся для ее решения средств), предмет исследования, требования к продукту, который должен быть получен в результате исследования, и средства организации самого исследования. Под объектом науки понимается не просто непосредственно наблюдаемая реальность, на которую можно указать. То, что часто определяется как объект науки, Э. Г. Юдин предлагает называть эмпирической областью. Чтобы превратить непосредственно наблюдаемую реальность (эмпирическую область) в объект исследования, требуется выявить устойчивые и необходимые связи в данной области и закрепить их в системе научных абстракций. Иначе говоря, объект исследования тоже строится исходя из познавательной трудности и проблемы, подлежащей решению. Только после этого возможна формулировка предмета исследования, в который входят объект изучения, исследовательская задача, система средств исследования и последовательность их применения.

Наиболее общим предметом исследовательской деятельности является предмет науки в целом. К средствам исследования относятся фундаментальные понятия науки, с помощью которых расчленяется объект изучения и формулируются проблема, принципы и методы изучения объекта, средства получения эмпирических данных, включая технические средства.

Попытка указать на предмет науки как на некоторую часть или сторону реальности без учета исследовательской задачи (проблемы), средств исследования и т. д. является методологически наивной и в принципе не может привести к сколько-нибудь приемлемому для всего научного сообщества (или его существенной части) результату. Традиционно считается, что первым предметом психологии как науки выступило сознание, и это нашло свое отражение в названии первого научного направления в этой области — «психология явлений сознания». Но это же направление называлось «интроспекционистской психологией» (по основному методу добывания фактов); «ассоцианистической психологией» (по основному объяснительному принципу); «атомистической психологией» (по принципу выделения единицы анализа психики); «созерцательно-сенсуалистической психологией» (по роли субъекта в формировании психического образа); «механистической психологией» (по названию науки, у которой позаимствована основная парадигма); «структуралистской психологией» (по характеру исследовательской задачи, сформулированной В. Вундтом и Э. Титченером) и т. д. Все эти названия дополнительно раскрывали понимание сознания как предмета психологии в тот период развития науки, и это понимание существенно отличается от более поздних направлений психологии, делавших акцент на изучении сознания (например, в гуманистическом психоанализе Э. Фромма или в теории высших психических функций Л. С. Выготского).

Из сказанного можно сделать вывод, что дискуссии о предмете психологии рискуют остаться малоплодотворными, если мы не уточним само содержание этого понятия и не согласимся на более или менее общепринятую его интерпретацию. Выявление и формулирование предмета психологии — это особый вид деятельности определенного слоя научного сообщества, результаты которой имеют некоторое (как правило, весьма незначительное) влияние на конкретные психологические исследования. А. А. Пископпель назвал такую деятельность неким неизменным феноменом, фактом жизни психологического сообщества [5]. Позволяет ли незначительность влияния результатов такого рода деятельности на практику конкретных исследований говорить о полной невостребованности или даже ненужности методологических изысканий в области предмета психологической науки в целом? Отнюдь нет. Как справедливо отметил В. П. Зинченко на одной из конференций, заниматься нужно всем, что интересно; я бы добавил — всем, что вызывает интерес у научного сообщества. К сожалению, других, более объективных критериев просто нет.

Т. Кун через семь лет после выхода своей книги «Структура научных революций» написал в послесловии к ее японскому изданию: «Если бы эту книгу надо было бы написать заново, то ее следовало бы начать с рассмотрения сообщества как особой структуры в науке <...> каждое научное сообщество, как правило, имеет свой собственный предмет исследования» [3; 230—231]. Он точно уловил тенденцию всевозрастающего значения понятия «научное сообщество» не только в социологии науки, но и в методологии как таковой. И если научному сообществу профессионально интересны изыскания в области предмета психологии, значит оно положительно оценивает их эвристический потенциал. Однако развитие науки носит поступательный характер и позволяет говорить о кумулятивном эффекте только в том случае, когда (по Т. Куну) мы имеем дело с «нормальной наукой», успешно решающей свои головоломки в рамках парадигмы, принятой данным научным сообществом. Частным вариантом такого сообщества может считаться научная школа,

а разные школы могут подходить к одному и тому же предмету с разных (порой несовместимых) точек зрения [3; 231].

Для психологии очень актуален вопрос, находится ли она в допарадигмальном или постпарадигмальном периоде своего развития, или вообще она, в силу своеобразия предмета, относится к особому типу наук принципиально мульти- или полипарадигмальных, что вполне вписывается в модель развития науки, построенную П. Фейерабендом [8] и названную «эпистемологическим анархизмом». Именно П. Фейерабенд подчеркнул специфичность, а не универсальность законов развития каждой науки, а также то, что специфичность эта определяется не только особенностями самого предметного знания, но и особенностями внешних условий ее развития, включая социокультурную ситуацию. Выдвинутый им принцип пролиферации (размножения) теорий, который заключается в необходимости создания новых теорий, противоречащих уже существующим и общепризнанным с целью их критики еще до столкновения с контрпримерами, очень точно отражает состояние теоретического багажа современной психологии.

Если мы принимаем полипарадигмальный характер психологии, то различные понимания ее предмета не только не являются препятствием для ее успешного развития, но и неизбежны, поскольку отражают наличие разных исследовательских задач, разных средств и организационных форм исследовательской или практической деятельности в разных психологических школах и подходах. Более того, разнообразие трактовок предмета науки является непременным условием ее развития, поскольку за ними стоят различные методологические основания, различные теории и практики.

Ситуация множественности методологических подходов и, соответственно, средств методологического анализа, которые одновременно являются и истинными — если это понятие вообще применимо к методологическому знанию — (адекватными) и ложными (неадекватными) в зависимости от массы привходящих условий, провоцирует самые разные установки исследователей и практиков относительно роли методологического знания и целесообразности его использования в конкретном исследовании, а также разные «методологические эмоции» (по выражению А. В. Юревича).

1. Методологический нигилизм. Часть психологического сообщества (особенно значительная среди практикующих психологов) полагает, что всякая методологическая рефлексия уводит от сути дела в дурную бесконечность бесплодного философствования и вербализма — позиция, в чем-то перекликающаяся с установками позитивизма.

2. Прямо противоположную позицию можно обозначить как «методологический ригоризм» или «методологический монизм». Его сторонники считают, что должна существовать единственная «подлинно научная» методология, строгое следование которой является критерием научности. Призыв к построению такой методологии часто можно услышать из уст «ностальгирующих» по временам, когда такую функцию почти директивно исполняла «марксистско-ленинская методология науки». На уровне конкретно-научной методологии сторонники этой позиции стремятся к построению «единой теории психического». Однако современные концепции природы и сущности научного знания (постнеклассическая наука, по В. С. Стёпину [7]) оставляют все меньше надежд на то, что построение такой теории в принципе возможно.

3. Сторонники «методологического либерализма» полагают, что разные типы психологического объяснения релевантны разным уровням детерминации психического, при этом каждый уровень или слой обладает самостоятельной значимостью и принципиально не заменим ни одним другим. В качестве основного поля приложения сил методологии предлагается рассматривать переходы между разными уровнями, а наиболее перспективным каркасом для построения связной системы психологического знания «представляются

комплексные, межуровневые объяснения, в которых нашлось бы место и для смысла жизни, и для нейронов, и для социума...» [11; 356].

4. Наконец, сторонники «методологического плюрализма» полагают, что в принципе нельзя рассчитывать на создание единой психологической теории за счет связывания принципиально различных предметов анализа даже за счет «комплексных межуровневых переходов». Такой позиции придерживается и автор данной статьи. Поскольку каждая теория конституирует свой предмет и метод исследования, построение единой теории психического предполагало бы создание универсального метода исследования психической реальности. При подобной постановке вопроса перспективы появления теории такого рода даже в отдаленной перспективе представляются нереальными.

Методологический плюрализм — система взглядов, согласно которой адекватность тех или иных методологических средств психологического анализа (включая и собственно психологические теории на уровне конкретно-научной методологии) может быть выявлена только в ходе «методологического эксперимента» и не может существовать теория даже самого высокого уровня, которая была бы априори пригодной для преодоления вновь возникающей познавательной трудности. А именно на такую роль претендовала бы «единая теория психического». Понятие методологического плюрализма практически синонимично понятию полипарадигмальности психологии, по крайней мере, на современной стадии ее развития.

С моей точки зрения, методологический плюрализм заслуживает не сожаления как неизбежное зло, а одобрения как важнейшее условие развития науки. Попытка найти какое-то одно (единственно правильное) определение зиждется на убежденности в возможности построения единой теории психического, своеобразной метатеории, которая выполняла бы роль методологического ориентира для любого частного психологического исследования или психологической практики. Перспективы появления такой теории в близком будущем нулевые, скорее всего она вообще невозможна, поскольку аналогичных теорий нет даже в гораздо более развитых науках. В любом случае формулировка предмета науки в целом должна быть заключительным звеном в построении единой теории, когда уже сформулированы исследовательские и практические задачи, описаны все основные методы исследования, единицы анализа и объект науки.

Сказанное не означает, что дискуссии о предмете психологии лишены всякого смысла. Широкое обсуждение предмета психологии в 60—70-х гг. прошлого века в советской психологии послужило толчком к развитию методологических работ и оставило значимый след в истории науки. Но что точно необходимо, так это более глубокая и всесторонняя рефлексия самой работы по определению предмета всей психологии, ее отраслей, конкретных исследований и практик. В качестве примера приведу весьма интересную статью В. Д. Шадрикова [9], в которой автор предлагает рассматривать в качестве предмета психологии «мир внутренней жизни человека». Но как тогда быть с животными или младенцами? И с какого возраста у ребенка появляется «внутренняя жизнь», каков критерий? Понять природу трудностей, возникающих при попытке выделить в качестве предмета исследования то общее, что есть в любом живом существе, наделенном психикой, весьма несложно. Ведь это общее очень бедно по содержанию. Тип исследовательских и прикладных задач, средства исследования и прочие составляющие предмета науки принципиально иные в случае психики амебы и психики человека. И таких качественных ступеней в развитии психического очень много.

В качестве главного итога всего, что было сказано выше, можно сформулировать следующие предложения для повышения кумулятивного эффекта безусловно интересных и полезных для научного сообщества дискуссий по предмету психологии.

1. Необходимо с самого начала раскрыть, как понимает автор нового подхода

к предмету психологии соотношение предмета науки с объектом, методом, исследовательской задачей.

2. Желательно указать, в чем автор видит основной смысл «методологического дискурса о предмете психологии». Возможно, этот дискурс важен как развивающая игра, как способ удовлетворения познавательно-эстетических потребностей, как условие успешного решения проблем преподавания учебной дисциплины «психология». Какие последствия для конкретно-научных исследований может иметь тот или иной ответ на вопрос о предмете психологии?

3. Очень важно зафиксировать представления автора о статусе психологии как науки — находится ли она на допарадигмальной (т. е. донаучной) стадии развития, или она в принципе относится к полипарадигмальному типу наук в силу специфики ее предмета или других причин; адекватно ли для описания психологии понятие перманентного кризиса или какие-то другие модели из области методологии и логики науки лучше схватывают специфику структуры и роста психологического знания.

4. Весьма полезно отрефлексировать, какая общеметодологическая позиция автору ближе — методологический нигилизм, ригоризм, либерализм или плюрализм (как они сформулированы выше), или заявить свою оригинальную позицию по этому вопросу.

С моей точки зрения, основной, исходной и, безусловно, всеобщей функцией психики является построение модели (субъективного образа) будущего и подчинение поведения живого существа этому еще не наступившему будущему, которое, впрочем, может и не наступить вовсе (достаточно вспомнить пример Н. А. Бернштейна со смертью от страха смерти [1]). Не наступает прогнозируемое будущее часто и для продолжающего жить существа. Разумеется, такое подчинение будущему невозможно без реакций на абиотические раздражители (критерий психического, предложенный А. Н. Леонтьевым и А. В. Запорожцем [4]). Однако все более утверждающиеся в современной психологии представления об активной природе психического предполагают, что наделенное психикой живое существо не ждет пассивно очередного воздействия стимула, чтобы начать прогнозировать будущее, а непрерывно осуществляет такой прогноз на всех доступных для него уровнях взаимодействия с миром. Гетерархическая система таких прогнозов на разных уровнях и составляет то, что можно назвать «образом мира» живого существа [6]. Известный зоопсихолог К. Фабри использовал это понятие именно в таком значении применительно к рыбам и другим низшим животным. Мне представляется, что совокупность процессов построения образа мира и его функционирования в качестве регулятора внешнего поведения и внутренней жизни живого существа и составляет самое широкое понимание объекта психологии [7].

Поступила в редакцию 5.XI 2004 г.