187 Елена Фанталова
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЭТЮДЫ
о творчестве иеромонаха Романа
Впервые песнопения иеромонаха Романа я открыла для себя в середине 90-х годов. Я и раньше слышала о них от православных своих знакомых. Говорилось, что это необычная «духовная заводь» и что я обязательно должна в нее заглянуть. Но время шло... Я не заглядывала из-за занятости в университете, хотя к тому времени знала уже, что песни иеромонаха Романа на кассетах записаны не только в его исполнении, но и в исполнении Жанны Бичевской, Олега Погудина, Ирины Скорик, Сергея Безрукова, Павла Колесника и других.
Но тут, видимо (и сейчас случившееся я уже осознаю по-другому, и каждый человек скорее всего так бы это и оценил), одно событие Промыслом Божьим резко вмешалось в мою привычную университетскую жизнь преподавателя психологии, заставив начать «выживать» по-другому и многое передумать, переосмыслить. На меня напала собака, я получила тяжелую травму ноги и полгода не могла работать. Молитвы, молебны, соборования, причащения и просьбы об исцелении. И в конце предназначенных мне
188нерабочих полгода я пришла в наиболее близкий к моему дому Новоспасский монастырь, где и раньше до болезни бывала на службах. Просто чтобы еще раз помолиться, чтобы Господь избавил меня от боли. Я то сидела, то стояла, народу в будни было мало, и монахи невольно стали замечать мое присутствие. Как-то в лавке я спросила, нет ли у них кассет с духовным исполнением песен. Так неопределенно и спросила. Послушник достал мне одну кассету. Строгая белая обложка, внизу — маленький черный силуэт идущего с посохом монаха. Мелкими буквами по-русски и по-английски было написано:
Иеромонах Роман.
В келии лампаду затеплю.
Духовные песнопения.
В тот момент я и подумать не могла, что, начиная с этой кассеты, а точнее, именно с песни «В келии лампаду затеплю», для меня откроются не просто утешение и умиротворение, с которыми вообще так связана духовная музыка, а какой-то совсем иной, глубокий, потаенный душевно-духовный пласт, до боли близкий. Может быть, он и был раньше погружен в глубинах моей души, да вот не раскрывался до того, как я услышала эту песню, не резонировал во мне. Да, как профессиональный психолог признаю, что это было не просто открытие, а новое вхождение в теперь уже свою, вновь обретенную душевно-духовную реальность. Признав, что сделала внутри себя открытие, я как-то сразу, забыв обо всем уже мне известном, наивно подумала: «А почему только я об этом знаю и никто больше? Какое еще нужно духовное питание, чтобы вот так внутренне распахнуться и умиротвориться?» Но тут я снова вспомнила о тех своих знакомых, которые давно в общении со мной упоминали имя иеромонаха Романа с каким-то несвойственным им в жизни благоговением и трепетом, с каким-то новым духовным знаком. Я поняла, что ими в свое время было сделано такое же открытие, как и мной, но тогда у меня не было
189магнитофона... Но все эти воспоминания пока оставались на границах моего сознания. Я по нескольку раз в день ставила купленную в Новоспасском монастыре кассету и внутренне «растворялась» в песнопениях, тихих таких, идущих из потусторонней глубины и Вечности. Выражаясь на языке профессиональных психологов, я неожиданно почувствовала, что открыла для себя сугубо свой, подсознательно искомый мною вариант психотерапии, духовной поддержки и помощи. Позднее, уже будучи знакомой с поэзией о. Романа, я узнала, что был такой случай с одной женщиной, когда она решила покончить жизнь самоубийством, но неожиданно включенная кем-то кассета с песнопениями о. Романа остановила в ней это намерение. Почему остановила? Видимо, потому, что она получила эмоциональную и не всегда внятно осознаваемую поддержку с другой стороны, а именно поддержку Свыше, которую она не получила в миру и потому не нашла выхода своим переживаниям.
Постепенно я стала приобретать все кассеты о. Романа в разных церковных киосках, монастырях, церквях, на православных ярмарках и даже на столиках церковной продажи в метро. Опять же, случайно для себя («путеводителя» по творчеству о. Романа у меня не было) на открытой продаже в Сретенском монастыре вижу зеленую книгу с мелкой золотой надписью, сделанной рукою о. Романа: «иеромонах Роман», сверху — маленький золотой крестик. Это было первое издание (сейчас уже есть третье) книги «Внимая Божьему Веленью. Стихи. Духовные песнопения» (Минск, издательство Белорусского Экзархата, 1998). Купила. Обрадовалась, так как оставалось всего два экземпляра, но мне один достался. Узнаю многое из того, что уже знаю, еще раз проясняю для себя некоторые строфы песнопений... Но открывается и другое — нелегкая жизнь о. Романа, запечатленная только в нескольких стихотворениях. О неслучайном существовании поэтического дара о. Романа в наш непростой для России период было
190написано во вступительной статье Валентина Распутина. Говорится о неразрывности его поэзии и песнопений с судьбой России, с русской духовной культурой, с «избранностью» русской духовности, ее пронзительностью, искренностью, жертвенностью, неповторимостью.
В отношении себя могу лишь добавить, что с открытием творчества о. Романа (причем разных его аспектов) мое «духовное Я» было поделено на периоды «до» и «после» этого открытия. Я узнала много другого для себя, в том числе неожиданного, и так это до сегодняшнего дня и осталось. Песнопения, поэзия и вообще все творчество о. Романа стали для меня не просто прикосновением к русской духовной культуре, а своего рода «психотерапевтической заводью», не заплывая в которую трудно выжить человеку с исходно русским менталитетом и наполняющими его ценностями. Аналогов «психотерапевтической заводи», открывающейся в песнопениях о. Романа, я не знала и не знаю до сих пор, хотя знакома со всеми основными видами западных психотерапевтических техник.
Попробую теперь как профессиональный психолог проанализировать, что же тогда произошло со мной, когда отдельные песнопения о. Романа я выбрала для себя как свой оптимальный вариант духовной психотерапии. Многое поначалу будет непонятно, но потом все должно встать на свои места. О. Роман вроде бы ничего неизвестного не открывал, сверхъестественного — тоже, но была какая-то Тайна в его поэзии, в песнопениях, заключающаяся в обретении данности Свыше. Уединение, отшельническое общение с Богом, Природой, Вечностью и уже душевно-духовный (а не просто физический) уход от мира, мирских тупиков и соблазнов, душевной обремененности, с одной стороны, и опустошенности, с другой, — все это вместе открывало неистощимый источник духовного питания, умиротворения, просветления, общения с Высшим, с Вечным. Да, услышав под тихое звучание гитары его «Келью»,
191другую, целительную, духовно питающую келью я открыла тогда для себя. Слушать песнопения старалась вечером, когда было потише на улице и дома, но хотелось все продолжать, и продолжать... и иногда уже, вовлеченная в них, я начинала под их сопровождение занимания текущей работой. И странное дело: хотя в песнопениях о. Романа не было ничего оптимистичного, я начинала чувствовать, что внутренне обретаю себя, умиротворяюсь, успокаиваюсь. «Недуховное мирское» меня уже так не тревожит, потому что не конкурирует больше с той Высшей реальностью, которой я стала сопричастна. Получается некоторое противоречие: «Грусть песнопений вела к целительности...» Но, видимо, не совсем так. Это была не обычная депрессивная грусть-уныние, а Грусть человека, открывшего для себя иной Источник Жизни — Бога, Вечность, Природу. Видимо, поэтому обычная человеческая грусть не самодовлела в песнопениях, хотя, опять же, повторяю, тон их и содержание чаще были грустными, печальными. Веселости почти не было, а если такие ноты и появлялись, то скорее как эхо чего-то прошедшего, а иногда может быть даже с оттенком небольшой иронии (например, «Колыбельная»).
Чем же еще целили песнопения о Романа? Была в них какая-то удивительная духовная чистота, прозрачность доносимого содержания, непосредственная устремленность к высшему духовному началу, к Богу, и вместе с тем уверенность в том, что он, будучи человеком, будет Богом услышан. Казалось еще, что в них нет ничего лишнего, отвлекающего человека от того, чтобы быть связанным с Богом. И вот эта вновь обретенная связь общения с Высшим и питала духовно, и целила.
Еще об одном психологическом моменте, характерном для «вхождения» в песнопения. Происходила постепенная «децентрации Я» (для сравнения напомню во всех наиболее известных функционирующих психотехниках делается обратное, как то: одна «часть Я» обращается к другой
