Зинченко. Человек и техника

ЧЕЛОВЕК И ТЕХНИКА1

Вместо введения

Среди многих обычаев в мире науки есть и такой. На юбилейных собраниях председательствующий произносит краткую речь, в которой несколькими штрихами пытается очертить творческий путь чествуемого ученого или, если речь идет о научном направлении, охарактеризовать его в самых общих чертах. Он говорит живым языком, он не прочь вызвать улыбку у слушателей: ведь им еще придется вытерпеть основательный и скучный доклад. Мы записали на пленку вступительную речь председательствующего на торжественном заседании, посвященном двадцатилетию инженерной психологии и окончательному ее оформлению

как важнейшей кибернетической дисциплины. Заседание, правда, еще не состоялось, но это никого не должно смущать. Вот эта речь.

...Итак, начинается новый период в развитии инженерно-психологических исследований, или практический этап в решении проблемы «человек — машина». Минувшее двадцатилетие можно охарактеризовать как научно-фантастический, пессимистический и эмпирический период в жизни нашей науки. Научная фантастика о будущем обществе машин, о «машинной опасности» возникла задолго до кибернетики: вспомним чудовище Франкенштейна или роботов Чапека. Эти идеи в большой степени стимулировались еще неясными тогда, но многообещающими возможностями автоматизации. Прошло немало времени, но, пожалуй, и сегодня трудно найти область знания, в которой бы так тесно переплетались наука и реклама, факты и фантастика.

Многие высказывались весьма пессимистически о возможностях человека. Он и медленно думает, и плохо запоминает, и не умеет считать, и часто ошибается, и быстро устает. Сетовали на то, что у человека слишком мало рук, слишком мало ног и всего одна голова. Само его присутствие в системе управления казалось недоразумением, от которого следовало бы в самое ближайшее время избавиться. Стопроцентная автоматизация казалась очень близкой и реальной. Что касается инженерных психологов, то они на этом этапе выполняли полезную и в то же время жалкую роль. Они пытались устранить недоделки инженеров и робко напоминали им, что хорошо бы уменьшить шум, увеличить освещенность, сделать побольше отметки на шкале, расположить ручки и кнопки поудобнее.

Не всем и не сразу стало ясно, что попытки полной автоматизации явно преждевременны. Стремясь к ней, забывали о человеке; если его удавалось в конце концов включить в систему управления, не желавшую работать без человека, то жизнь его оказывалась очень нелегкой, если же не удавалось — задерживалось создание и внедрение полезных и нужных систем управления.

По мере накопления подобных неудач начали вдруг с удивлением обнаруживать, что человек не так уж плох. Выяснилось, что он хорошо учитывает вероятности событий и может предсказывать их развитие, что объем памяти у него значительно больше, чем у вычислительных машин,

и что держит он свою память в достаточно высокой готовности. Люди стали поражаться тому, что они умнее, чем созданные ими машины. Однако и до сих пор сравнительно редко осознается главное преимущество человека. Психически здоровый человек думает предметно, т. е. соотносит (и корректирует) логические операции с реальностью, и в отличие от сумасшедшего и от машины не так уж часто принимает нелепые решения. Машина, как известно, может запутаться даже не в трех, а в двух соснах (если эти сосны дают одинаковые основания для выбора) и попасть в положение Буриданова осла. Человек легко выходит из таких ситуаций, вернее он редко входит в такие ситуации, да и то делает это с определенной целью. Например, повторяет ходы в шахматной партии, чтобы избежать проигрыша.

Стремление исключить человека из системы «человек — машина», по-видимому, в известной степени отражало обстановку всеобщего кибернетического бума, захлестнувшего инженеров некоторое время назад. Однако вскоре место лозунга «исключить человека из системы» занял лозунг «симбиоз человека и машины». Этому, правда, предшествовали длинные и скучные перечни сравнительных достоинств и недостатков человека и машины (с одним таким перечнем вы все-таки встретитесь). Самое лучшее из этой литературы язвительные рассказы Станислава Лема и Айзека Азимова.

Нужно сказать, что большая часть психологов (частично, может быть, из-за своей неосведомленности) была с самого начала скептически настроена по поводу решительного вытеснения человека из систем «человек — машина» и быстрой технической реализации возможностей человеческого восприятия, памяти и мышления. Постепенно меняется и позиция математиков и инженеров. Чем больше они узнают о человеке, тем сдержаннее они выражают свое восхищение машинами и тем яснее осознают опасность защиты подобных представлений для судеб технического прогресса. Но эта реалистическая позиция вырабатывалась постепенно, в совместной работе инженеров и психологов. На симпозиумах и конференциях происходило взаимное обучение, вырабатывался общий язык.

С нашей точки зрения, реалистическая позиция состоит в том, что возможности научно-технического прогресса, включая и моделирование человеческой деятельности, неограниченны.

Но дело в том, что успехи в области моделирования психических процессов всегда будут идти вслед за развитием новых возможностей человека. Как говорят французы, «тот, кто идет за кем-то, всегда остается позади». И дистанция между ними в настоящее время очень велика.

Задача нынешнего, практического этапа в развитии инженерной психологии состоит в том, чтобы теснее связать ее с техникой проектирования больших систем управления, чтобы научиться разумно распределять функции между человеком и машиной, в равной степени реалистически учитывая их возможности.

Едва ли кому-нибудь приходило в голову предложить машине материал для решения задачи, выходящей за пределы объема ее памяти. Что касается человека, то это наблюдается сплошь да рядом. Правда, у конструкторов систем управления есть некоторые смягчающие обстоятельства: создавая новую технику, которой они сами еще никогда не видели, они не могут заранее предсказать, как люди будут с ней работать. Но от этого объяснения жизнь операторов, обслуживающих эту технику, не становится легче. И хотя большинство инженеров, по крайней мере на словах, придерживается при создании систем антропоцентрического подхода, его сущность и пути реализации полностью не осознаны. По-видимому, кроме новых серьезных усилий ученых и разработчиков, необходимы и немалые усилия философов, которые нередко опаздывают с обобщениями существенных сдвигов, происходящих в науке и технике.

Современная техника создает человеку новые условия труда; можно сказать сильнее: техника создает новый мир. И роль человека в этом мире отличается от роли Алисы в стране чудес. Человек должен научиться жить и работать в нем, как он учился этому в другие эпохи. Поэтому проблематика инженерной психологии довольно тесно переплетается с проблематикой детской психологии. В последней мы, словно при замедленной съемке, можем наблюдать и исследовать формирование поведения в новом для ребенка мире. И несмотря на то, что в мире ребенка не все устроено так, как ему хотелось бы, привыкнуть к нему все же можно. Во всяком случае мир, который создают оператору инженеры, намного хуже, привыкнуть к нему значительно труднее, а порой и невозможно. К тому же оператор, как правило,

лишен возможности изменять мир, созданный для него инженерами. Максимум, что он может сделать, это не нажимать 9 кнопок из 10, предоставленных ему заботливым конструктором...

Наибольшие трудности в работе оператора вызывают потоки информации. Это самое модное слово последних двух десятилетий означает лишь подаваемые человеку в уродливой и нелепой форме сведения об управляемых объектах, важные для решения задач, стоящих перед системой управления. Именно из-за этой уродливой формы предъявления информации в инженерной психологии возникла проблема «пропускной способности оператора», и на ее решение было затрачено несоразмерное результатам количество усилий. Пропускная способность человека во много раз превосходит то количество информации, которое могут предъявить ему инженеры на экранах или табло, и все же оператор не в силах принять в нужное время предъявляемую ему информацию. Любой человек мгновенно заметит изменения, произошедшие в другом человеке, в комнате, на улице. Но если все эти изменения переложить на другой язык, закодировать и показать человеку на табло или на экране, то ему придется убедиться в весьма низкой собственной пропускной способности.

Но кодировать все же нужно. Мы не можем диспетчеру аэропорта показывать реальные самолеты, а химику реальные химические реакции. Оператор должен получать информацию об объектах. Объекты могут быть удалены или опасны для непосредственного наблюдения. И получается, что оператор имеет дело со своеобразным эрзацем реальной обстановки — с ее информационной моделью. Возникают вопросы: как строить адекватные модели (а не кривые зеркала), как использовать имеющиеся у человека огромные резервы восприятия, памяти, мышления, как построить систему, чтобы не затруднять осуществление этих процессов? Ответы на эти вопросы мы ожидаем от нового этапа инженерно-психологических исследований, этапа, в который мы вступили под знаменем подлинного технического гуманизма.

Речь председательствующего окончена, впереди обстоятельный и, мы надеемся, не слишком скучный доклад.