5
Мир другого: парадигма психологического анализа*
И. М. Кондаков, И. В. Ермакова
Многие из тех методологических положений, на которых начиная с 20-х годов XX века строилась отечественная психология, доказали свою эффективность в планировании и объяснении вновь получаемых эмпирических данных. Это справедливо прежде всего в отношении положений об активности личности, о роли деятельности, о целостности психики и др. Вместе с тем возникает вопрос о роли этих методологических положений при интеграции в современную психологию тех данных, которые получены к настоящему времени в рамках когнитивных и биологических наук. Будет ли происходить обогащение исходных положений или на их место должна прийти новая методология? Попробуем рассмотреть этот вопрос применительно к такому ключевому для отечественной психологии понятию, как понятие коллективной распределенной деятельности, основы которого были заложены в рамках культурно-исторической психологии Л. С. Выготского и которое на протяжении многих лет играло ведущую роль в организации психологических исследований.
Для того чтобы оценить методологический потенциал психологии Л. С. Выготского, стоит прежде всего признать, что в первой трети XX века в психологии возникло несколько учений, где была сформулирована идея обусловленности психического социальными отношениями, в которые включен индивид. К такой идее с разных сторон подошли несколько выдающихся психологов, среди них Э. Дюркгейм, П. Жане, Дж. Мид и Л. С. Выготский.
Сначала проанализируем те основания, на которых строился символический интеракционизм Дж. Мида [см. 7; 8], наиболее близкий учению Л. С. Выготского.
6
Символический интеракционизм
Основным постулатом символического интеракционизма Дж. Мида (1863—1931) является положение о том, что социальное взаимодействие людей основано на значениях. По мнению Дж. Мида [17], началом социального взаимодействия служит жест. Связь между жестом и последующим поведением индивида создает смысл жеста как возможность на основе жеста предсказывать поведение. Такой смысл открывается другим участникам социального взаимодействия, что позволяет им реагировать на жест, не дожидаясь самого поведения, которому он предшествует. Именно приспособительная реакция другого человека («отклик одного организма на жест другого») придает жесту окончательный смысл.
Важно отметить, что при таком определении жеста в нем оказываются задействованными сразу две реальности: во-первых, жест сам имеет определенный поведенческий паттерн (жест как действие), во-вторых, в нем отражается будущее поведение (жест как смысл). В такой трактовке слышится теория Ч. Дарвина о роли эмоциональных реакций как незавершенных поведенческих актов, несущих сигнальную информацию другим особям. Кроме того, в связи с тем, что в жест изначально закладывается психологическая реальность (намерение), возникает, с одной стороны, явная оппозиция к классическому бихевиоризму, который ограничивал себя только внешним поведением, и с другой — близость к необихевиоризму с его промежуточными переменными (потребностями, целями, когнитивными картами и т. д.).
Ответный жест также предполагает две реальности. Человек, реагирующий на жест, «высказывает» своим ответным жестом какое-то предметное содержание (пользуясь знаками, имеющими конвенциональное значение) и вместе с тем выражает свое отношение к автору первоначального жеста. В принципе эта идея имеет несколько вариантов дальнейшего развития. По одной линии шла культурно-историческая психология. Здесь знаки другого человека являются выражением и его отношения к субъекту, и одновременно, на более глубоком уровне, истории развития знаков. По другой линии пошел, в частности, Г. Бейтсон в своей психологии межличностных коммуникаций, где выделялись два уровня коммуникаций: уровень сообщений о содержании и уровень сообщений об отношениях. Содержательным сообщением выступает вербальная часть коммуникации, представленная, например, вербальным текстом. Сообщение же об отношениях к партнеру представлено в виде невербальной части коммуникации, например, в виде телесной экспрессии. При этом приоритет в коммуникативном акте имеет уровень отношений и невербальное сообщение выступает по отношению
7
к вербальному в качестве метасообщения, относящегося к более высокому уровню, и оно является более значимым.
Также существенно, что процесс обмена жестами мыслился Дж. Мидом как циклический. Первоначальный жест вызывает ответные жесты у человека, к которому он обращен, а те в свою очередь влияют на новые жесты автора первого сообщения. То есть важен не отдельный жест, а их последовательность (такие жесты разворачиваются в одной плоскости, не переходя на новый уровень качества, как, например, у Л. С. Выготского). При постулировании цикличности жестов Дж. Мид делает принципиально тот же шаг, что в свое время сделал И. М. Сеченов, когда реинтерпретировал (на основе общей формулировки принципа обратной связи) схему рефлекторной дуги Р. Декарта, предложив схему рефлекторного кольца. Так, если в схеме Р. Декарта стимул приводит к финальной реакции, то у И. М. Сеченова на этом процесс не завершается. Ответная реакция — на основе моторной подстройки — в свою очередь изменяет характеристики действующего на рецептор стимула, и он действует как новый стимул. Похожее мы видим у Дж. Мида: жест воспринимается его адресатом, последний реагирует на него ответным жестом, и это приводит к видоизменению исходного жеста, адекватность которого подтверждается или опровергается.
Далее Дж. Мидом делается шаг, наиболее сближающий символический интеракционизм с культурно-исторической психологией: вводится разделение жестов, опосредствующих социальные взаимодействия, на два класса. Жесты могут быть несимволическими (это простые жесты) и символическими (особые жесты, «значимые символы»). Несимволические жесты характерны для ранних уровней эволюции — это непосредственные реакции на действия друг друга (жест как простой стимул). Так, лай («жест») одной собаки становится для другой стимулом для аналогичной реакции. При использовании символических жестов, доступных на поздних уровнях эволюции, осуществляется обмен конвенциональными значениями: человек может производить значащие символы, т. е. жесты, имеющие фиксированное значение, вызывающие и у него самого, и у тех, кому они адресованы, одинаковую реакцию. Например, слова «кошка» или «собака» вызывают у произносящего его человека такие же мысленные образы, что и у тех, кому эти слова адресованы.
Физические жесты (например, мимические реакции) также могут быть значащими символами, но они нередко трудновоспринимаемы самими их авторами. В этом случае возможны существенные рассогласования между намерением к действию, которое заложено в жесте, и предсказанием этого действия другим человеком. Поэтому значащими символами становятся прежде всего слова («голосовые жесты»). Язык — это система символов, имеющих одинаковое значение и для пользующегося им индивида, и для индивида, к которому они обращены. В результате
8
усвоения культуры как сложной совокупности символов, обладающих общими значениями для всех членов общества, человек получает способность предсказывать поведение другого человека и то, как другой человек будет предсказывать его собственное поведение.
Таким образом, в теории символического интеракционизма появляется человеческая культура в виде знаков (преимущественно слов), обладающих общепринятыми значениями. Но при этом не указывается самое важное, ка́к эти знаки попадают к человеку, — он просто ими наделяется. Ведь если простой жест может действовать как безусловный сигнал, то для значимых символов требуется особый процесс присвоения значений, о котором Дж. Мид ничего не говорит.
Дж. Мид подчеркивает, что значения слов заключаются не только в их предметной отнесенности, но и в побуждении к действию. Человек, кричащий «пожар», имеет ту же мотивацию покинуть горящее здание, что и те, к кому обращен крик. Так возникает возможность, используя значащие символы, побуждать себя к определенным действиям. Именно это выступает основой процесса «перенимания ролей», когда в результате копирования значений, производимых социальным партнером, происходит усвоение определенной социальной позиции. В силу того что в языковых сообщениях актуализируются конвенциональные значения, социальные взаимодействия могут осуществляться не в реальном плане, а в плане представлений. Так, например, человек, выражающий свое неудовольствие в виде упрека, сам реагирует на него во многом аналогичным образом, как и тот, к кому упрек относится. План представления дает возможность заранее обдумать, как может отреагировать другой, и подготовить следующую реакцию. Поэтому человек, в отличие от животных, может временно затормаживать реакции на стимул, проигрывая в уме возможные реакции на него. Человеческое мышление — это мысленные разговоры, имитирующие внешний диалог: мыслить, по Дж. Миду, — значит с кем-либо разговаривать. (Такой взгляд на мышление был поддержан Дж. Б. Уотсоном в его теории субвокальных операций.) Эта часть символического интеракционизма является важной, но не вполне оригинальной. При включении слова в его концептуальный строй произошло включение и всех его научных интерпретаций. Так, идею, что мысль является заторможенным действием, можно найти уже у И. М. Сеченова, а развернутое исследование второй сигнальной системы дано И. П. Павловым, показавшим, что слово может выступать заменой первичных сигналов.
После введения базовых понятий символического интеракционизма — «жест» и «значимый жест» — те методологические принципы, которые оказались в них заложенными, были расширены применительно к анализу более сложных психологических процессов, в частности формирования самосознания (самости) индивида.
9
Дж. Мид постулировал, что человек адаптируется, меняя свое поведение в зависимости от того, как на него реагируют окружающие. В этом процессе адаптации происходит формирование его самосознания — самости. Самость — это система суждений об индивиде, которые сначала были высказаны ему его социальным окружением, а затем стали интериоризированными. Она позволяет индивиду быть более эффективным членом общества, так как на ее основе он вероятнее совершает то, что от него ожидается в тех или иных ситуациях.
Дж. Мид считал, что люди не могут исследовать себя непосредственно, а только глазами других — становясь на их место и рассматривая себя с их позиций. Способность бессознательно ставить себя на место других и действовать, как и они (рефлексивность), дает возможность анализировать себя, как это делали бы другие. Дж. Мид считает, что именно с помощью рефлексивности — оборачиваемости опыта индивида на самого себя — целостный социальный процесс привносится в опыт участвующих в нем индивидов. Именно таким способом индивид способен сознательно приспосабливаться к этому процессу [17]. При этом точка зрения, с какой человек рассматривает себя, может принадлежать как отдельному индивиду, так и социальной группе в целом.
Следует отметить, что Дж. Миду в основе рефлексивности представляется процесс межличностных коммуникаций со значимыми другими. В дальнейшем же в русле культурно-исторической парадигмы, в частности в социально-генетической теории, данное понятие получит совершенно другую трактовку. Рефлексивность там не просто подстройка к мнению другого, но способность анализа совместной деятельности в рамках ее исторической логики.
Сам процесс интериоризации описывается Дж. Мидом достаточно формально. На ранних стадиях онтогенеза поведение ребенка начинается с импульсивно реагирующего на окружающую среду Я (I). Эти импульсивные реакции выступают стимулом для ответных реакций окружающих людей. В результате ответные реакции в виде значимых символов усваиваются как свои собственные и происходит видоизменение начальных импульсов. Ребенок начинает проигрывать те роли, которые ожидают от него взрослые. Таким образом, поведение изменяется и адаптируется к требованиям социальной группы. При этом реальные социальные взаимоотношения становятся структурой Я, в которой, например, внешний социальный контроль становится самоконтролем.
Следовательно, мы видим, что исходный тезис культурно-исторической психологии является также и исходным тезисом символического интеракционизма, а именно та или иная психологическая функция сначала существует в виде, распределенном между несколькими членами социальной группы, и лишь затем переходит во внутреннюю форму. (Это положение было сформулировано еще в 1920 годах П. Жане, который
