ДЕМИСТИФИКАЦИЯ ЛЮБВИ
А. ОРЛОВ*
В психологии нет другого, столь же мистифицированного понятия, как любовь, утверждает автор. Рассмотрев теологическую концепцию любви, в соответствии с которой Бог есть любовь, и светскую, психологическую, где любовь выступает в качестве одного из атрибутов человека, он приходит к эзотерической концепции как единственно верной. Любовь — сущность человека. Она живет в нем как его самый сокровенный внутренний центр. С этой точки зрения, подлинная психотерапия может быть только восстановлением контакта человека с его собственной сущностью.
«Любовь не нуждается в объекте,
любовь — это излучение твоей сущности...»
Ошо, «О женщине»**
Можно смело утверждать, что любовь — самая популярная тема всех времен и народов. Контент-анализ особенностей любой культуры неизменно и неизбежно выводит эту тему на самую верхнюю позицию в рейтинге всех мыслимых тем. Общий объем всего созданного — наговоренного, написанного, изображенного, помысленного и совершенного — людьми на тему и в связи с темой любви не поддается никакому учету и измерению. Тема поистине необозрима. И даже лишь один из ее аспектов —
сексуальность, как свидетельствует более чем столетняя история психоаналитических исследований, — претендует на универсальность и соразмерность человеческой природе как таковой.
Вместе с тем, не менее очевидно, что все те вариации, которые претерпела тема любви в индивидуальном и общественном сознании на протяжении тысяч лет существования человеческой культуры, не сделали наши представления о самой любви более ясными и отчетливыми. Мало того, не будет преувеличением сказать, что тема любви, пожалуй, — самая не проясненная, непонятная, загадочная и, как мне представляется, самая мистифицированная тема в человеческих взаимоотношениях. Все попытки означить и обозначить сам феномен любви приводили к тому, что он лишь скрывался за сонмом слов, оставаясь столь же не выраженным, непонятым, неразгаданным. Какими бы ни были определения любви — «Бог» (Евангелие), «чувство» (обыденное сознание), «сублимированное сексуальное влечение» (З. Фрейд), «инвазия архетипического содержания» (К. Юнг), «способность и искусство» (Э. Фромм) и т. д., — все они делают ее лишь частью того или иного мифа. Что же касается различений, которые пытаются вводить в понятие любви, то фактически они не идут дальше триады, известной еще древним грекам, — эрос, филос и агапе.
Свою задачу мы видим в том, чтобы, выявив существо основных мистифицирующих представлений о любви, наметить принципиально иной способ ее понимания и означивания, хотя бы еще не намного приблизившись к этому бесконечно важному для человека и бесконечно загадочному феномену.
Экзотерические концепции любви
Если мы зададимся целью рассмотреть существующие дефиниции любви, то увидим, что они (как и соответствующие им представления) являются составными частями двух диаметрально противоположных концепций. Одну из них можно назвать религиозной (клерикальной), другую — светской (секулярной). В соответствии с первой концепцией «Бог есть любовь». Любовь, определяемая и понимаемая в рамках данной концепции как не просто один из атрибутов, но сама сущность Бога, при этом отчуждается и отторгается от человека, которому в качестве земного его удела отводится лишь грех (грязь, похоть и стыд) — неотъемлемая часть его двойственной природы. Даже любовь к Богу оказывается в этом случае лишь неточным обозначением, символизирующим уподобление Всевышнему, стремление к нему и жертву, выше которых человеку не суждено подняться в своих даже самых духовных, самых религиозных проявлениях. Таковы в предельно общих чертах теологические
представления о любви, которые особенно явно представлены в современном христианстве и его практике спасения душ.
Вторую концепцию, вклад в которую наравне с наивным обыденным сознанием вносят и гуманитарные науки, можно назвать психологической. Ее основная особенность заключается в том, что любовь всегда рассматривается как одно из качеств, атрибутов человека. Согласно данному подходу, любовь есть чувство (наряду с другими чувствами), переживание (наряду с другими переживаниями), влечение (наряду с другими влечениями), способность (наряду с другими способностями) и т. д. Такая атрибутивная природа любви, определение ее посредством тех или иных свойств человека, — характерная особенность психологических представлений об этом явлении. Во многом продиктованные феноменологией обыденного сознания, они говорят нам о том, что любовь — лишь одна из «частей» человека и его жизни, что можно жить без любви (подобно тому как можно жить без ноги, чувства юмора или математических способностей), что любовь можно иметь или не иметь, что ее (подобно вещи или мастерству) можно находить, культивировать, делать и даже... покупать (что бы ни пели в этой связи всеобщие сладкоголосые кумиры).
Иначе говоря, в рамках психологических представлений любовь трактуется буквально в зеркальной оппозиции теологической концепции как всецелое достояние, собственность человека.
При всей, на первый взгляд, ясности и самодостаточности как теологической, так и психологической концепций любви самих по себе, они, как уже отмечалось, явно противоречат и даже противостоят друг другу. Невозможно принять одновременно обе эти системы представлений как, своего рода, А и не-А, поскольку приверженность любой из них неизбежно влечет за собой полное отрицание другой.
Однако, на наш взгляд, в самом факте существования двух этих полярных концепций любви заключено свидетельство неполноты и недостаточности каждой из них в отдельности. Следует отметить, что эта недостаточность явно обнаруживается не только в плане теории, но и в плане феноменологии. Так, например, сколько бы ни означивали человеческую любовь «грехом», «похотью», «наваждением» и «прелестью», отдельные люди и человечество в целом с завидным упорством и явным внутренним свидетельством продолжают называть определенные моменты человеческой жизни словом «любовь». Клерикальной догме неизменно противостоит внутренняя очевидность данной человеческой, жизненной формы. И сколько бы ни говорили человеку, испытывающему любовь, о том, что это лишь наваждение, его внутреннее свидетельство не сможет отрицать очевидность любви, данную в непосредственном
опыте. Отрицание же человеческой любви, своего рода доказательство ее несуществования, возможно лишь при одном условии — психического (невротического или психотического) слома самого человека.
С другой стороны, психологическая концепция любви также обнаруживает в плане феноменологии свою явную противоречивость и несостоятельность в не менее очевидных фактах неподконтрольности и неподвластности любви человеку, в фактах ее особой и самостоятельной жизни, не зависящей не только от желаний и намерений человека, но даже от самого его физического существования. И сколько бы ни приводили нам (от лица обыденной социальности) примеров «вещной природы» любви, сколько бы ни сообщали нам (от лица науки) данных о мозговых структурах и центрах, феромонах и виагре, психокоррекции и психотерапии партнерских отношений, тренингах сензитивности и коммуникативности, мы-то знаем, что все это — «не про то». Никто не может управлять и манипулировать любовью, поскольку она не только не вещь (наряду с другими вещами), но и не некое свойство (наряду с другими свойствами), принадлежащее человеку.
Таким образом, у нас есть все основания для того, чтобы усомниться в истинности и полноте каждой из двух основных систем представлений о любви. Двигаясь в логике гегелевской триады, мы начали с тезиса (двух основополагающих концепций любви), затем перешли к антитезису (их отрицанию и, тем самым, к демистификации привычных представлений о любви), а теперь мы стоим перед необходимостью сформулировать некий новый синтез, иное, третье представление о любви.
Эзотерическая концепция любви
Если любовь не сущность Бога и не атрибут человека, то — что же тогда она собой представляет? Рассуждая сугубо логически, данное «третье» или своего рода «отрицание отрицания» можно сформулировать следующим образом. Если любовь не атрибут, то, следовательно, она есть сущность; если любовь — не сущность Бога, то, следовательно, она есть сущность человека. Так выглядит искомый синтез. На наш взгляд, он представляет собой единственную дефиницию любви, которая может объяснить существующие недостаточности ее прежних определений и их несоответствия очевидной феноменологии любви.
Сущность человека принадлежит человеку, но принадлежит особым образом. Любовь — это такая «собственность», которой можно обладать. Более того, она является неотъемлемой, ею нельзя не обладать. Однако, это такая «собственность», которой нельзя манипулировать, нельзя управлять. Она живет в каждом человеке как его самый сокровенный и самый внутренний центр, как нечто, что всегда стоит за каждым из человеческих проявлений, но что обычно скрыто и лишь в очень редкие
мгновения жизни обнаруживает себя непосредственно. Именно эти мгновения человек называет любовью.
Важно подчеркнуть, что согласно этой концепции, феноменология любви не имеет никакого отношения к ее «предмету». Любовь — это не теологический (только знаемый) и не психологический (только субъективный) феномен, но исключительно и только субъектный и эзотерический феномен, имеющий отношение только к ее субъекту, т. е. человеку, обнаруживающему и проявляющему собственную сущность, собственную любовь. Иначе говоря, любовь имеет отношение только к любящему(ей). Любимым(ой) при этом может быть кто угодно, достаточно лишь оказаться в «поле любви». О какой бы любви мы ни говорили — детской, братской, отцовской, материнской, партнерской, общечеловеческой («любви к ближнему») — мы можем утверждать, что важны лишь два основных условия: любящий(ая) должен(на) тем или иным способом обрести контакт со своей сущностью, тогда как любимый(ая) может быть кем угодно. И в этом смысле для любящего(ей) в момент любви совсем не важно (как, впрочем, и в ее подчас продолжительном «шлейфе»), любит ли сама(сам) любимая(ый). Подобно импринтингу — этой специфической форме научения у животных, не делающей для утенка различий «между уткой и небольшой вёсельной лодкой» (Лоренц), любовь не делает различий между теми, на кого она оказывается направленной. Именно поэтому, как говорит народная мудрость, «любовь слепа». Вряд ли здесь нужны примеры случаев такой «слепоты». В соответствии с данной концепцией мы лишь можем усилить этот тезис, сказав, что любовь всегда слепа.
Еще одно важное положение этой эзотерической концепции любви заключается в том, что любовь — это обычно непродолжительное состояние, не более (скорее, даже менее) продолжительное, например, чем время цветения куста жасмина или пиона, сравнительно со временем его «не цветения».
Таким образом, можно говорить о трех различных формах взаимоотношения любви и жизни: первая из них — «жизнь без любви» (или точнее, период жизни, когда человек не имеет актуальных контактов с собственной сущностью), вторая — это «жизнь-любовь» и, наконец, третья — «жизнь в шлейфе любви».
Если посмотреть на данную «периодизацию» глазами психотерапевта, то станет вполне очевидно, что ни человек, живущий без любви, ни человек, живущий любовью, не нуждаются ни в какой психотерапии и лишь человек, живущий в шлейфе любви — клиент или пациент.
Это происходит в силу следующих причин.
Первая из них заключается в том, что для такого человека существует контраст между любовью и ее отсутствием. Эту ситуацию можно сравнить с той, в которой импринтинг актуально больше не действует. Человек живет «по старой памяти», но по большему счету он глубочайшим образом дезориентирован.
Вторая причина клиентствования в шлейфе любви состоит в том, что «слепота любви» и, следовательно, любящего(ей) сменяется прозрением полюбившего(ей). Он(а) постепенно обнаруживает, что, подобно утенку из нашего этологического примера, плывет вовсе не за «уткой», а за какой(им)-то тетей(дядей) или даже за небольшой вёсельной лодкой, которая сама по себе не только равнодушна к его (утенка) существованию, но может (не по злобе, а просто по своей собственной природе) пребольно «шарахнуть» его веслом по голове. Экзистенциальная дезориентированность сочетается тем самым с экзистенциальным страхом.
Третью причину «любовной травмы» мы видим в том, что подлинная любовь, как правило, оказывается неразделенной. Во всяком случае, прецеденты синхронизированных во времени и пространстве контактов двух людей с их сущностями весьма маловероятны. Современная жизнь очень далека от того, чтобы содействовать этому. Наш «утенок» в результате не просто дезориентирован и испуган. Не чувствуя встречной любви, не ощущая извне даже аутентичного ей отклика, он неизбежно испытывает, а время от времени и осознает острую душевную боль.
Всякая подлинная психотерапия может быть, на наш взгляд, только восстановлением контакта человека с его собственной сущностью. Такая психотерапия предполагает демистификацию всякой «любви к» (к родителям, родственникам, партнерам, не испытывающим любовь, не любящим и, следовательно, не заслуживающим любви). Такая психотерапия предполагает также обретение человеком гораздо более адекватного ви́дения и понимания реальности собственной жизни и жизни других людей. Это такое ви́дение и понимание, для которых предельной свободой и ответственностью, альфой и омегой является «быть любовью» без каких бы то ни было иллюзий и упований, ожиданий и эмоций, адресованных в этой связи другим людям. Любовь — это связь не столько с другими людьми, сколько с самим собой, или, метафорически говоря, это свет, идущий из центра вовне.
Связывая в своем сознании внутренне самоочевидный факт любви лишь со своим чувством или лишь с определенным(ой) другим(ой) — его(ее) внешностью, его(ее) личностью — человек тем самым мистифицирует любовь, искажает и ограничивает ее подлинную реальность, в результате утрачивая с ней контакт.
Чтобы проиллюстрировать этот самый драматичный момент инволюции любви в сознании человека, воспользуемся простой метафорой. Представьте себе точечный источник света, равномерно излучающий кванты и волны света в окружающее его пространство. Это радиальное излучение делает видимыми, рефлексирующими все предметы, расположенные в этом пространстве. Теперь представьте, что у источника света имеется некая в целом непрозрачная оболочка, в которой есть лишь одно очень маленькое отверстие, снабженное ко всему прочему еще и фокусирующей линзой. Из этого отверстия вырывается тонкий луч света, сконцентрированный только на одном из предметов окружающего пространства. При этом все другие предметы, как, впрочем, и сам источник света, оказываются погруженными во тьму. Здесь и возникает «иллюзия ночи»: «светит Луна, Солнце не светит». Луна — эта «лампада ночи», светящаяся холодным, отраженным и чужим светом, подменяет собой Солнце, звезду, реально являясь лишь ее мертвым подобием — астероидом.
Происходит иллюзорное, мистифицирующее действо — место излучающего занимает отражающее. Осуществляется двойная подмена, радикальное искажение действительности.
Если представить, что и наши воображаемые «источник света» и «объект, лишь отражающий свет» обладают сознанием (т. е. способны жить — действовать, общаться, чувствовать), то получим все те экзистенциальные следствия, которые терпит человек, живущий в шлейфе любви, — потерянность, страх и боль.
Можно сказать, конечно, что жизнь в любви (как и жизнь без любви) — удел немногих. Большинство людей живет в шлейфе любви. Однако сам этот «шлейф» подвергается, как правило, мощной переработке посредством разнообразных и каждый раз индивидуально организованных механизмов психологической защиты. Функциональный смысл их действия заключается в том, чтобы минимизировать дезориентацию, страх и боль, наполняющие существование человека, живущего в шлейфе любви. Отсюда все те «вытеснения», «регрессии», «идентификации», «сублимации», «рационализации», «проекции» и «изоляции», с которыми так или иначе приходится иметь дело каждому практикующему психотерапевту.
Человек, живущий в шлейфе любви, а это практически каждый(ая) из нас, несет в себе ощущение любви, память о ней, но эта память, образуя самое ценное содержание его личного опыта, сокрыта от других (а подчас и от него самого) личностными формами жизни, образованными в результате действия механизмов психологической защиты. Вместе со всем этим такой человек несет в себе и неудовлетворенную потребность
