С. Н. Ениколопов
Три образующие картины мира
Жизнеспособность и устойчивость любой системы, в том числе и социальной, обуславливается тем, на сколько развиты структуры, определяющие ее единство и целостность. Это же существенно и для любого индивида. Важно отметить, что человек не способен реагировать на внешние объекты реального мира, если он не может категоризировать, назвать и объяснить их. А. Н. Леонтьев [2] писал, что, как и всякое живое существо, человек пребывает в предметном мире, но в отличие от других существ, он не может открыть для себя объективный внешний мир вне “смыслового поля”, т. е. системы значений. Это положение А. Н. Леонтьева соотносится с развиваемой А. Геленом [6] идеей “жизненного мира”, который понимается им как совокупность условий, необходимых для жизни данного вида существ. В отличие от жизненного мира животного, который определяется генетически и является “вырезкой” из естественного окружения (т. е. пространство жизненного мира животного является “семантически точечным”), жизненный мир человека обладает функциональной неопределенностью, его пространство “континуально”. В этом кроется и причина возможных изменений и переоценок усваеваемых в процессе социализации способов поведения и жизненных ориентаций. Для ориентации в мире человек должен иметь запас знаний, приобретенных в общественном и личном опыте. Он формирует образ (картину, модель)1 мира как основу своей жизнедеятельности. Э. Фромм отметил, что без “определенным образом организованной и внутренне связанной картины мира и нашего места в нем — люди просто растерялись бы и не были способны к целенаправленным и последовательным действиям, ибо без нее невозможно было бы ориентироваться... Знаменательно, что не было обнаружено ни одной культуры, в которой не существовала бы такая система ориентации”. [3, с. 142—143]
Картина мира представляет собой систему образов (представлений о мире и о месте человека в нем), связей между ними и порождаемые
ими жизненные позиции людей, их ценностные ориентации, принципы различных сфер деятельности. Она определяет своеобразие восприятия и интерпретации любых событий и явлений. Субъектом картины мира может быть как отдельный человек, так и разнообразные социальные общности (этнические, религиозные, профессиональные).
Важно отметить, что в своей жизнедеятельности человек, как и социум, одновременно пользуется как научной, так и так называемой наивной (имплицитной) картиной мира. Если научная картина мира представляет собой свод утвердившихся в науке знаний о человеке, природе и обществе, то предметом “наивной” картины мира является подвижная система связанных между собой образов и представлений о мире и человеке, различных для разных субкультур и страт, определяющая их поведение [1]. Естественно, что обе эти картины мира тесно взаимосвязаны, т. к. научная картина мира становится достоянием многих пытливых и любознательных членов общества и тем самым включается в наивную картину мира. Их различия проявляются в первую очередь в том, что наивная картина мира стремится к целостности, а научная — к полноте и точности знания. Так в научной картине мира могут быть лакуны, не изученные проблемы, а следствием стремления к полноте и точности является то, что целостность научной картины мира постоянно нарушается и она находится в динамическом процессе переструктурирования. В то же время, наивная картина мира (“рабочая концепция реальности” по Т. Шибутани [4]) должна быть целостна в каждый данный момент, иначе она не будет являться основой для адаптации к среде.
Человек, принимающий решения в повседневной жизни, знает, что “его не будет приветствовать на улице покойник, чьи останки он только что проводил на кладбище; он знает, что люди не могут проходить сквозь каменные стены; и у него началась бы сильная дрожь, если бы части лица его товарища стали бы отделяться друг от друга и размещаться по-новому” [4, с. 11]. И хотя что-то подобное может произойти в случае психической паталогии, считается, что такие случаи невозможны в нормальном, реальном мире. Более того, случаи, нарушающие наивную картину мира, детерминируют работу по восстановлению ее целостности. Поэтому наивная картина мира имеет все ответы на все возможные вопросы, и если данная картина мира не имеет какого-либо ответа, то это означает лишь то, что подобный вопрос ее субъектом не задавался.
Другим важным аспектом наивной картины мира является наличие в ней концепции происхождения (генезиса, этиологии) какого-либо объекта, явления, события, болезни, хотя это не всегда имеет важное адаптивное значение, и очень часто противоречит научному знанию.
Как правило, картина мира существует в сознании в неоформленном и неотрефлексированном виде. Многие неявные черты картины мира выявляются в экстремальных состояниях, в ситуациях экзистенциального выбора, наконец в психопатологии.
Ярким примером этого является реакция человека на какое-либо травматическое событие (природная или техногенная катастрофа, потеря близкого человека, насилие и т. п.). Исследования показали, что реакция на неконтролируемое экстремальное событие является относительно постоянной, хотя природа травмы, возраст, индивидуально-личностные особенности, поддержка окружающих вносят свой вклад в посттравматическую адаптацию.
Человек, испытывающий посттравматическую стрессовую реакцию, образующуюся в результате перенесенного травмирующего жизненного события, выходящего за рамки обычного человеческого опыта, обнаруживает ряд специфических изменений:
• личности (обостряются внутриличностные конфликты и кризисы)
• психических функций (ухудшение памяти, концентрации внимания и т. п.)
• эмоций (появляются агрессивность, раздражительность, гнев, чувство вины, тревога, страхи, депрессия и т. п.)
• мотивации (преобладание деструктивных форм над конструктивными)
• межличностных отношений (конфликтность в семейных и других сферах, отчужденность, изоляция)
• поведения (непредсказуемость, рискованность)
• системы ценностей.
Реакция на травматическое событие часто обсуждается в терминах обработки новой информации неконгруэнтной с существовавшей ранее картиной мира.
В большинстве случаев, имеющийся у человека образ мира хорошо работает и удовлетворяет фундаментальную потребность в стабильности мира и связанности событий. Но экстремальное событие не может быть сразу ассимилировано существующий картиной мира субъекта, оно ставит под сомнения основные убеждения, которые ранее не оспаривались и поэтому это событие является столь стрессогенным и вызывает долговременные психологические проблемы.
Р. Янофф-Булман [7], которая изучала содержание убеждений человека и их изменений после травматического события, сделала вывод, что наиболее частое чувство, возникающее у переживших экстремальный негативный опыт — это чувство уязвимости, незащищенности.
Лонгитюдные исследования показывают, что беспомощность и потеря контроля над собственной жизнью могут сохраняться долгое время после того как исчезнут первоначальные симптомы посттравматических стрессовых расстройств. Причина столь сильной реакции в том, что если человек не может идентифицировать место или ситуацию как безопасную или опасную, он не в состоянии избежать риска оказаться в опасности в будущем. Чувство безопасности — один из базисных постулатов нашего образа мира, а травматическое событие именно его и ставит под удар. Результатом этого является постоянное чувство тревоги, страха.
Кроме чувства собственной безопасности, исследователи выделяют три основных категории базисных убеждений [5, 7]. Первая категория характеризует степень, в которой человек видит мир позитивно или негативно, в какой пропорции в мире происходят положительные и отрицательные события. Эту категорию составляют два основных убеждения: а) благосклонность неперсонализированного мира и б) дружелюбность людей. Вторая категория заключается в том, что люди обычно считают мир контролируемым, предсказуемым и справедливым. Эта категория включает убеждения о распределении плохих и хороших событий. Во-первых люди могут считать, что события распределяются по принципу справедливости, согласно личным заслугам (“люди получают то, чего заслуживают”). Для тех, кто верит в этот принцип, личные качества человека — основной фактор оценки его уязвимости по отношению к негативным событиям. Во-вторых, данная категория включает в себя убеждения о контролируемости событий — люди могут держать под контролем окружающий мир, собственное поведение и минимизировать собственную уязвимость, поступая “правильно” (осторожно, дальновидно, внимательно). Обычно, люди переоценивают свою способность контроля над событиями и, соответственно, недооценивают степень своей уязвимости. Третий принцип распределения — принцип случайности или везения, согласно которому нельзя объяснить, почему определенные события случаются с определенными людьми.
В реальной жизни эти три допущения о распределении событий не являются взаимоисключающими; люди склонны оперировать всеми тремя в большей или меньшей степени.
Третья категория включает мнение о собственной личности. Самоуважение у здорового человека находится на достаточно высоком
уровне, и такой человек считает, что он не заслуживает того, чтобы счастье случилось именно с ним. Три измерения, касающихся “Я”, параллельны трем принципам распределения событий, обсуждавшихся выше.
1) Допущение о собственной ценности включает степень, в которой человек воспринимает себя “хорошим” — высокоморальным, ценным, порядочным. В той мере, в которой индивид поддерживает положительное восприятие своего характера, он(а) будет чувствовать себя неуязвимым в справедливом мире.
2) Второе допущение может быть названо самоконтролируемостью — оно включает в себя степень, в которой человек относит себя к типу людей, ведущих себя правильно, дальновидно, осторожно. В контролируемом мире такие люди должны быть наименее уязвимы.
3) Третье допущение, касающееся собственного “Я”, связано с восприятием случайности, как принципом распределения. Люди обычно имеют мнение о себе как об удачливых или о неудачливых и т. о., это допущение о собственном везении. Чем больше человек считает себя удачливым, тем выше его уверенность в своей неуязвимости.
Травматическое событие не может быть сразу ассимилированно существующей концептуальной схемой. Базисные убеждения жертвы уже не представляются валидными, а фундаментальные изменения схемы подвергают угрозе стабильность и связанность картины мира. Таким образом, основную проблему потерпевших можно охарактеризовать как когнитивную дилемму: они должны интегрировать данные травматического опыта и свои прежние убеждения и принципы. Решением этой дилеммы и вызвана наблюдаемая у жертвы реакция: самообвинение, реинтерпритация негативного опыта, отрицание и повторяющиеся навязчивые мысли. В случае самообвинений можно выделить два типа: а) поведенческое самообвинение, которое проявляется в обвинении в неудаче собственного поведения и б) характерологическое — обвинение собственного характера или отдельных черт за негативное событие. Поведенческое самобичевание гораздо менее стабильная и генерализированная реакция, оно является более адаптивным, во сравнению с характерологическим, т. к. последнее сопровождается низкой самооценкой и отрицанием способности что-либо изменить.
При реинтерпретации, новая информация истолковывается в категориях существующей системы убеждений, отмечаются “выгоды”,
